— Господи, — пробормотала Сьюзан.

— Через секунду все пришло в норму. Никакой головной боли, ав салатнице — только салат. Но Минелла говорит, что поняла — она поняла: сестрапогибла, убита выстрелом из ружья.

— Эту ее историю ничем нельзя доказать?

— Нет, нельзя. Но Минелла — не какая-нибудь изворотливаялгунья. Это старуха, у которой ума не осталось даже на то, чтобы врать.Собственно, этот аспект меня не беспокоит. Во вся ком случае, не сильно. Сейчасдостаточно много данных, над которыми здравомыслящий человек смеется — за счетсамого себя. В то, что Берди с помощью некоего психического телеграфа передалафакт своей смерти на триста миль, мне и вполовину не так трудно поверить, как влик зла — действительно чудовищный лик, который, как мне иногда думается,проглядывает сквозь очертания этого дома. Ты спросила, что я думаю. Отвечу. Ядумаю, что людям относительно легко смириться с такими вещами, как телепатияили предчувствия, поскольку их готовность поверить ничего им не стоит. Она нелишает их сна. Но мысль о том, что сотворенное человеком зло живет и после егосмерти, тревожит гораздо сильнее.

Бен взглянул на дом Марстена и медленно продолжил:

— Думаю, этот дом может оказаться памятником, которыйХьюберт Марстен воздвиг злу, чем-то вроде психического резонатора. Если хочешь,сверхъестественным маяком. Стоит тут все эти годы и, может быть, хранит в своихразрушающихся костях концентрированное зло Хьюби.

— А теперь его опять заняли.

— И снова исчезновение. — Бен повернулся к Сьюзан и взялзапрокинутое лицо девушки в ладони. — Видишь ли, возвращаясь сюда, я никак нерассчитывал на такое. Я думал, что дом, может быть, снесли, но мне и в самыхдичайших снах не снилось, что его кто-то купил. Я видел, как снимаю его и… ох,не знаю. Может быть, смотрю в лицо собственным ужасу и злу. Или играю визгоняющего привидения: «именем всех святых, Хьюби, изыди!» Или, может, простоокунаюсь в атмосферу дома и пишу книгу достаточно страшную для того, чтобысделать на ней миллион долларов. Но все равно — я чувствовал себя хозяиномположения, вот в чем разница. Я больше не был девятилетним пацаном, готовым свизгом убежать от картинок из волшебного фонаря — картинок, исходящих, можетбыть, из его собственного сознания. Но сейчас…

— Что сейчас, Бен?

— Сейчас этот дом занят! — взорвался он и ударил кулаком поладони. — Я не управляю ситуацией! Исчез маленький мальчик, и я не знаю, чтодумать. Возможно, исчезновение никак не связано с этим домом, но… я в это неверю.

Последние слова он произнес медленно и раздельно.

— Привидения? Духи?

— Не обязательно. Может быть, какой-нибудь безобидныйчеловек, восхищавшийся этим домом в детстве, купил его и стал… одержимым.

— Ты что-то знаешь о… — встревоженно начала Сьюзан.

— Новом жильце? Нет. Только догадываюсь. Но если дело вдоме, я больше склоняюсь к одержимости.

— А не к чему?

Бен ответил просто:

— Может быть, дом вызвал еще одного дурного человека.

4

Энн Нортон следила за ними из окна. Чуть раньше она позвонилав аптеку. «Нет, — сказала мисс Кугэн и в ее голосе прозвучало что-то вроделикования. — Здесь их не было. Не заходили».

«Где ты была, Сьюзан? Ох, где ты была? — Уголки ее ртадернулись книзу в беспомощной злой гримасе. — Уходи, Бен Мирс. Уходи и оставьее в покое».

5

Покинув его объятия, Сьюзан сказала:

— Сделай для меня одну очень важную вещь, Бен.

— Все, что смогу.

— Не говори о таких вещах больше ни с кем в городе. Ни скем.

Он невесело улыбнулся.

— Не волнуйся, меня не заботит, как бы заставить людейдумать, что у меня не все дома.

— Ты запираешь свою комнату в пансионе?

— Нет.

— Я бы начала запирать. — Она откровенно взглянула на Бена.— Ты должен думать о себе, как о подозреваемом.

— С тобой тоже?

— Да… вот только я тебя люблю.

А потом Бен остался один. Сьюзан заспешила по подъезднойдороге, а он остался глядеть ей вслед, потрясенный всем, что наговорил, а ещесильнее — четырьмя или пятью заключительными словами девушки.

6

Вернувшись к Еве в пансион, Бен обнаружил, что не может ниработать, ни спать. И для первого, и для второго он был слишком взбудоражен.Поэтому Бен прогрел мотор ситроена и после секундного колебания поехал всторону кафе Делла.

Там оказалось полно народу, накурено и шумно. Музыканты,взятая на испытательный срок кантри-вестерн-группа под названием «Рейнджеры»,играли вариацию на тему «Так далеко ты прежде не бывал», громкостью восполняянехватку мастерства. На полу по спирали вращались примерно сорок парочек, почтивсе — в джинсах. Бен с легким изумлением припомнил строчку Эдварда Олби насчетобезьяньих сосков.

Табуретки перед стойкой оседали — и из-за конструкции, и подтяжестью фабричных рабочих, которые пили пиво из одинаковых стаканов и былиобуты в почти одинаковые рабочие башмаки на резиновом ходу, с сыромятнымишнурками.

Между столиками и кабинками сновали две или три официантки спышно взбитыми прическами и вышитыми на белых блузках золотой ниткой именами(Джеки, Тони, Ширли). Делл разливал пиво за стойкой, а в дальнем ее концепохожий на ястреба мужчина с набриолиненными, зачесанными назад волосами,смешивал коктейли. Он отмерял спиртное в рюмки, сливал в серебряный шейкер,добавлял то, что положено, а лицо оставалось абсолютно пустым Бен двинулся кстойке, огибая танцплощадку по краю, и тут кто-то позвал:

— Бен! Слышь, приятель! Здорово, корешок!

Бен огляделся и за столиком неподалеку от стойки увиделПроныру Крейга, сидевшего перед полупустым стаканом.

— Привет, Проныра, — отозвался Бен, усаживаясь.

При виде знакомого лица ему полегчало, и потом, Проныра емунравился.

— Решил маленько пожить ночной жизнью, а, корешок? — Проныраулыбнулся и хлопнул Бена по плечу.

Бен подумал, что тот, должно быть, получил деньги, потомучто уже само дыхание Проныры прославило бы «Милуоки».

— Ага, — ответил он. Он вытащил доллар и положил на стол,испещренный круглыми отпечатками множества пивных стаканов, которые тамперебывали. — Как жизнь?